Вера Зенько из Воложина девочкой бежала за повозкой, в которой фашисты увозили ее мать, беременную младшей сестрой — и те сжалились и выкинули ее из телеги. Сейчас Вере 91 год, она называет свою жизнь «последними сезонами» и пересказывает свою биографию фотографу Татьяне Ткачевой через содержимое своего платяного шкафа
Мы встретились с Верой в белорусском Воложине, она шла в аптеку. На Вере были огромные солнцезащитные очки, платье в клетку, малиновые носки и туфли. Это была любовь с первого взгляда. Я подошла к ней познакомиться и через пять минут сидела за столом у нее дома, а она показывала мне свои наряды и рассказывала их историю. Потом я приезжала к Вере в Воложин несколько раз, оставаясь ночевать.
Она прожила здесь всю жизнь, за время которой мультикультурный польский Воложин стал советским, а потом белорусским. Ее четверых братьев и сестер раскидало по Украине и Беларуси. Василь и Ольга уже ушли из жизни, остались Нина и младшая Галина. Их родители были крестьянского происхождения — мать работала на земле, а отец был «грамотный» и трудился в местных, как сказали бы сейчас, органах самоуправления. Вера осталась в родном городе — здесь вышла замуж, взяв фамилию Перепеча, родила троих детей, работала, растила внуков.
Первого января Вере исполнился девяносто один год. Она не боится старости. Однажды Вера сказала мне, что живет последние сезоны, когда каждая весна может стать последней. Любит наряжаться. В шкафу вся ее жизнь: с каждым платьем связана своя история, свое воспоминание.
«Это конец моей жизни. Все такое важное уже было и прошло. Детство, голод, война, любовь, дети. Папу расстреляли немцы. Мама осталась одна, беременная Галиной, и нас четверо. В память о папе я храню самотканый пояс. Он никогда нас не бил, но я была вредная, и однажды он припугнул, что накажет меня, если не перестану делать шкоду. Я испугалась. Вредничать перестала. Пояс до сих пор храню.
Впервые я увидела себя в зеркале, когда мне было около десяти лет. Мы продавали евреям щавель. У них в доме было зеркало. Я расстроилась, когда увидела свое отражение — была бледная, худая и одета в некрасивое пальто. Прибежала домой и плакала. Мама подвела меня к ведру с водой и сказала, что я самая красивая. За мешочек щавеля нам платили пять копеек. Мы с сестрой купили бусы. Я выбрала салатового цвета. Пошла за водой к колодцу, нагнулась посмотреть, глубоко или нет, и — бах — мои бусы полетели вниз. Сколько я плакала! Наверное, и сейчас лежат там.
Столько всего было за эти годы. Я сама себе все выбивала: и аттестат, и работу. Тогда сильная грамота не нужна была. Четыре класса польской школы, потом пришли советы, проучилась один год, потом немцы пришли. К ним в школу я не пошла. Они в юнаки стали записывать — это как пионеры у советов. Я и еще несколько ребят испугались и убежали. После войны окончила 10-й класс в вечерней школе — тогда уже работала в паспортном столе. У меня был хороший почерк, и меня сразу взяли. Появились деньги. Я уже могла шить и покупать наряды. Платья придумывали сами. Фасоны рисовали с прохожих в городе. Мама делала выкройки. Мы с сестрами строчили. Я очень любила шляпки. Поеду в Минск в командировку — обязательно куплю себе новую шляпку.
Я была форсистая. Мне нравилось наряжаться. И кавалеров у меня было много. Но любила я Сергея, своего мужа. Пять лет мы с ним дружили. Он увидел меня, когда мы с подружкой гуляли зимой по улице. Такая мода в нашем городе была — молодежь собиралась и ходила туда-сюда по улицам. Хлопцы девчат высматривали. А потом домой их провожали.
Я достала себе плюшевое пальто. Дядя к резиновым сапожкам прибил деревянные каблучки. Мама завязывала мне красивый платок и закалывала брошь, чтобы все цветы были видны. Сергей влюбился в этот платок. Потом рассказывал, что не видел ни меня, ни подругу, а только цветы на платке. А я думала, что этот солдатик за нами все ходит и ходит. Вот так и прожили с ним тридцать один год. Троих детей родили. Жили дружно. Ругаться некогда было.
Была мода на золотые зубы. Мне так захотелось поставить золотые коронки. Сергей отговаривал меня. Но я все равно сделала. Часто вспоминаю, как он взял меня на колени тогда, обнял, приговаривал, что любит. Умер Сергей от онкологии после Чернобыля. Сгорел за несколько месяцев. Вместе с ним умерли все его деньги. И я осталась одна. Дети еще учились, надо было помогать. Отдам всю пенсию им, а сама зубы на полку, как есть. Моя свекровь, когда умирала, отдала мне тетради с молитвами. Однажды я помогла женщине вылечить палец, просто помолилась над ней. Палец прошел. Потом ко мне стали ходить люди, просили помочь. Я не отказывала.
Денег не брала, а от куска хлеба не отказывалась. Так и выживала. Я некрасивая, долгоносая. Сама себя похвалю, тогда смотрю — и правда, красивая. Каждому лицу свой нос идет. Молодые все красивые. Целый альбом этих фотографий. А жизнь пролетела, как один день. И у тебя пролетит. Я вот уже думаю, надо начинать раздавать свои платья. Зачем они мне? Если умру, начнут выбрасывать. А так я сама людям отдам. Любимого платья нет. Какое надену, то и любимое. Сейчас я покажу, какое у меня богатство. Я такая богатая, только нет у меня отца и мамы…»
